Мишка
Не заладились как-то поначалу наши отношения. Мягко говоря , не заладились...
2
Коллектив, в который я пришел, был уже сколочен накрепко. Сколочен, спаян, скреплен, спит... Каждый занимал свою нишу, каждогму знали цену. Да, к тому же, я был лет на десять их моложе.
«Комбинат художественных работ»в то время было место «блатное». Там тебе и деньги, и свободный график, и, что самое главное, мастерская! Место для « времен застоя» самое «незастойное». Оазис свободы! Это тебе не за гаражами на ящике выпивать. Помещение! Квартира! У тебя в кармане ключи от собственной площади, где ты - сам себе хозяин. И, естественно, вокруг такой «вольницы» сколачивалась компания. Причем, художников, как-раз, было меньшинство. А публика была самая разношерстная! Начиная от ученных, актеров, инженеров, и, заканчивая, разбойниками. И все уживались... А кто не вписывался, тихо исчезал без следа. Пришел с кем-нибудь, сказал : « Здрасте...» Побыл вечерок, сказал: « До свиданья...» Больше его и не видели.
Вот в этот «цветник» меня и привел Саня Овсенюк, с которым мы раньше учились вместе в художественном училище « Памяти 1905 года».
Это был старый, двухэтажный дом в центре Москвы. На Таганке... Последний деревянный «динозавр» на Большом Рогожском.. В нем еще жили люди, а полуподвальные две квартиры были отданы под мастерские. Со двора была дверка, потом десять ступенек вниз, и дверь налево – дверь направо. Наша с Овсенюком была – налево.
А направо - эта самая гоп- компания и существовала.
Мы с Саней - сами по себе, а в мастерской напротив был один горлопан, Олежек-золотые рожки, который как бы сам себя в неписаные лидеры определил. Он хозяин! Ему так казалось. А остальным - это все « по-барабану» было. Надо отдать должное Олежке. Это был человек не лишенный артистизма. Когда было нужно, он мог подкатить таким милягой, что и «бывалые» спотыкались... Надо – рубаху на себе порвет, не надо – порвет тоже. Громкий голос, грозный вид, глаза навыкате, усы, брюхо... Стакан один, другой, третий, без закуски, с оттопыренным пальчиком... Гусар! Все замечательно, и даже можно сказать – хорошо, но была одна маленькая загвоздка, кличка у него была « Таракан»... А такую «погремуху» просто так не заработаешь. Но об этом потом...
«Комбинат художественных работ»в то время было место «блатное». Там тебе и деньги, и свободный график, и, что самое главное, мастерская! Место для « времен застоя» самое «незастойное». Оазис свободы! Это тебе не за гаражами на ящике выпивать. Помещение! Квартира! У тебя в кармане ключи от собственной площади, где ты - сам себе хозяин. И, естественно, вокруг такой «вольницы» сколачивалась компания. Причем, художников, как-раз, было меньшинство. А публика была самая разношерстная! Начиная от ученных, актеров, инженеров, и, заканчивая, разбойниками. И все уживались... А кто не вписывался, тихо исчезал без следа. Пришел с кем-нибудь, сказал : « Здрасте...» Побыл вечерок, сказал: « До свиданья...» Больше его и не видели.
Вот в этот «цветник» меня и привел Саня Овсенюк, с которым мы раньше учились вместе в художественном училище « Памяти 1905 года».
Это был старый, двухэтажный дом в центре Москвы. На Таганке... Последний деревянный «динозавр» на Большом Рогожском.. В нем еще жили люди, а полуподвальные две квартиры были отданы под мастерские. Со двора была дверка, потом десять ступенек вниз, и дверь налево – дверь направо. Наша с Овсенюком была – налево.
А направо - эта самая гоп- компания и существовала.
Мы с Саней - сами по себе, а в мастерской напротив был один горлопан, Олежек-золотые рожки, который как бы сам себя в неписаные лидеры определил. Он хозяин! Ему так казалось. А остальным - это все « по-барабану» было. Надо отдать должное Олежке. Это был человек не лишенный артистизма. Когда было нужно, он мог подкатить таким милягой, что и «бывалые» спотыкались... Надо – рубаху на себе порвет, не надо – порвет тоже. Громкий голос, грозный вид, глаза навыкате, усы, брюхо... Стакан один, другой, третий, без закуски, с оттопыренным пальчиком... Гусар! Все замечательно, и даже можно сказать – хорошо, но была одна маленькая загвоздка, кличка у него была « Таракан»... А такую «погремуху» просто так не заработаешь. Но об этом потом...
Хоть мастерские наши были и по разные стороны, а коллектив-то общий. И вот этот самый Олежек как-то сразу меня невзлюбил. Почему? Потом, как оказалось, причины были, и надо отдать должное, нюх его не подвел. Он, вообще, интуит был удивительный. Как говорил один из той компании, который впоследствии стал моим близким другом, Толя Астахов : « Он животом чувствует...»
Так вот – любви не получилось...Да и я не скрывал свою брезгливость к этому типу. К открытому конфликту этот «олень-золотые рожки» был не готов. Хотя, «на язык», всю свою жизнь только и делал, что рвал всех «в клочья». И выше меня в полтора раза, и шире – в два, а тут - не стал... Поостерегся... А поступил по-другому, по-тараканьи, начал коллектив против меня втихаря настраивать.
Я и не пойму... Вроде и общаемся с народом нормально, и никаких за собой «косяков» не замечаю, а все одно, чувствую - напряг. А публика была достойная, и просто так, «от дурного настроения» никто бы не стал «рыло воротить». А спросить - что да как, вроде и не по-пацански. Вообщем, вот такая «муляка» тянулась пару месяцев...
Ребята в компании были разношерстные, но вполне достойные. Особенно симпатичны мне были два парня – Юрка и Мишка. Парня!.. Этим парням было тогда лет по сорок с гаком, а мне – двадцать шесть-двадцать семь...
Юрик был настоящий лидер. Я так и не знаю, кем он был по профессии, но образован вполне. И было у этого Юрика удивительное качество: он мог разговаривать с кем угодно на языке собеседника. Если это был физик-математик - пожалуйста... Зоолог-геолог – нате вам! Уголовник – извольте... Но, самое главное, он цементировал всю эту публику. Как-то этот вот Юрик мне говорит :
« Слушай, парень, будь попроще...»
« Тебя что-то не устраивает?»
« Не устраивает. Я не пойму...»
« Пойдем, выйдем. Я тебе объясню».
И начал подниматься по ступенькам во двор. Юрик - за мной. Я отошел от двери за угол и уже собрался «махануть», разворачиваюсь, а Юрика нет. Я даже растерялся... Возвращаюсь ...
Так вот – любви не получилось...Да и я не скрывал свою брезгливость к этому типу. К открытому конфликту этот «олень-золотые рожки» был не готов. Хотя, «на язык», всю свою жизнь только и делал, что рвал всех «в клочья». И выше меня в полтора раза, и шире – в два, а тут - не стал... Поостерегся... А поступил по-другому, по-тараканьи, начал коллектив против меня втихаря настраивать.
Я и не пойму... Вроде и общаемся с народом нормально, и никаких за собой «косяков» не замечаю, а все одно, чувствую - напряг. А публика была достойная, и просто так, «от дурного настроения» никто бы не стал «рыло воротить». А спросить - что да как, вроде и не по-пацански. Вообщем, вот такая «муляка» тянулась пару месяцев...
Ребята в компании были разношерстные, но вполне достойные. Особенно симпатичны мне были два парня – Юрка и Мишка. Парня!.. Этим парням было тогда лет по сорок с гаком, а мне – двадцать шесть-двадцать семь...
Юрик был настоящий лидер. Я так и не знаю, кем он был по профессии, но образован вполне. И было у этого Юрика удивительное качество: он мог разговаривать с кем угодно на языке собеседника. Если это был физик-математик - пожалуйста... Зоолог-геолог – нате вам! Уголовник – извольте... Но, самое главное, он цементировал всю эту публику. Как-то этот вот Юрик мне говорит :
« Слушай, парень, будь попроще...»
« Тебя что-то не устраивает?»
« Не устраивает. Я не пойму...»
« Пойдем, выйдем. Я тебе объясню».
И начал подниматься по ступенькам во двор. Юрик - за мной. Я отошел от двери за угол и уже собрался «махануть», разворачиваюсь, а Юрика нет. Я даже растерялся... Возвращаюсь ...
А он стоит согнувшись, и снег под ним красный...
« Юрик, я вроде тебя еще не отоварил?»
А он стоит, рукой машет, а из носа кровь ручьем...
Он стоит, я стою... Чего делать? Холодно. Я его под руки подхватил и в мастерскую заволок. Положил на диван. Полотенце мокрое на лицо положил. Через какое-то время кровь остановилась. Юрик сел. На меня смотрит... Я ему:
« Ты чего?»
« Давление»
« Чего еще за давление? Ну, и куда ты разбираться со своим давлением пошел?»
« А ты бы ударил?»
« Без вопросов...»
« Саня, я старше тебя в два раза... Ты бы ударил?»
И так мне неуютно стало. Даже не знаю, почему... Почти стыдно... Я же говорю, что умел Юрик разрулить качественно любую ситуацию.
После этого случая стали мы друзьями. Близкими!
« Юрик, я вроде тебя еще не отоварил?»
А он стоит, рукой машет, а из носа кровь ручьем...
Он стоит, я стою... Чего делать? Холодно. Я его под руки подхватил и в мастерскую заволок. Положил на диван. Полотенце мокрое на лицо положил. Через какое-то время кровь остановилась. Юрик сел. На меня смотрит... Я ему:
« Ты чего?»
« Давление»
« Чего еще за давление? Ну, и куда ты разбираться со своим давлением пошел?»
« А ты бы ударил?»
« Без вопросов...»
« Саня, я старше тебя в два раза... Ты бы ударил?»
И так мне неуютно стало. Даже не знаю, почему... Почти стыдно... Я же говорю, что умел Юрик разрулить качественно любую ситуацию.
После этого случая стали мы друзьями. Близкими!
С Мишкой была история похожая. За маленьким исключением. Мишка дипломатом не был, если не сказать больше. Он был задира и бузотер... Очень всякие свары уважал. К тому же умел это делать. Был боксером... По молодости входил в сборную «Спартака». Короче говоря, «слово – за слово, х... по столу», через несколько дней и с ним пошли «градусниками меряться». Вышли мы во двор место для поединка подобрать, потом решили подальше отойти, потом - еще подальше... Потом...О-па! Пивная! Ну-у, мы и зашли...
Оттуда уже вышли друзьями...
Оттуда уже вышли друзьями...
3
Первым из компании ушел Юрик. Какая-то странная история. Нашли на улице мертвым. Лежал в судебно-медицинском морге неделю без заморозки, пока определяли причину... Когда хоронили – вид был нехорош... И так вся эта процедура эстетического удовольствия не вызывает. А тут...
Народ стал собираться у морга. И вдруг Мишка подходит к каждому.
« Выпивать будешь?»
«.......... да...»
« Сдавай деньги»
Эту ситуацию каждый трактовал по-разному. Я оценил сразу. И понял, из-за кого вся эта «музыка». Хотя компания была одна, да люди разные. Одни хлебосольные, другие – «халява». Причем, эта «халява», как правило, громче всех « крыльями хлопала» про свою бескорыстность. Мишка знал, что его и осудить могла публика, но поступил так... Поползли слухи, что на Юркиных похоронах, он деньги «зажал». Активнее всех была жена Олежки. И объяснение этому было. Муж ее, то бишь «олень золоторогий», был профессиональный «халявщик». Из тех, кто в автобус с компанией зайдет и будет долго делать вид, что копейка за подкладку закатилась. Будет сопеть-пыхтеть-потом обливаться до тех пор, пока за него не заплатят те, кому на это смотреть тошно. Так вот, он и дома «крысятничал», а жене говорил, что всю ораву в мастерской кормит-поит. Вот такой « широкой души» парень. И здесь хотел «прокатиться», а не вышло...
Однажды в бане, выпивая и закусывая, Олежек захмелел и начал плести:
« Вот вы все пропиваете, и ничего у вас нет. А у меня: и машина, и дача!»
Мишка, без плавного перехода:
« Это не твоя машина, это не твоя дача... Это наша машина, это наша дача... Вот ты ходишь с нами в баню уже лет десять? Ты хоть раз билет купил? Ты за водку хоть рубль когда-нибудь дал? Так что все это наше-е-е...»
А, уж какие речи над гробом Олежек заводил... Прямо неудобно было, что все мы такие бесчувственные. Такие кружева плел:
« Спи спокойно, друг! Теперь твоя семья – моя! За сына не тревожься. Выращу хорошим человеком...»
Чуть ли не «...и жить вы будете лучше, чем при Юрке»...
А мы стояли и молчали, зная, что завтра он и не вспомнит о них.
После кладбища заехали к Юрику на квартиру на десять минут, а оттуда поймали автобус и поехали поминать в мастерскую. Очень уж нас было много. Вот тут-то я впервые увидел Алика. Он тихо сидел в углу. Мало говорил. Но как-то мы с ним пообщались... И переросло это общение в настоящую дружбу.
Народ стал собираться у морга. И вдруг Мишка подходит к каждому.
« Выпивать будешь?»
«.......... да...»
« Сдавай деньги»
Эту ситуацию каждый трактовал по-разному. Я оценил сразу. И понял, из-за кого вся эта «музыка». Хотя компания была одна, да люди разные. Одни хлебосольные, другие – «халява». Причем, эта «халява», как правило, громче всех « крыльями хлопала» про свою бескорыстность. Мишка знал, что его и осудить могла публика, но поступил так... Поползли слухи, что на Юркиных похоронах, он деньги «зажал». Активнее всех была жена Олежки. И объяснение этому было. Муж ее, то бишь «олень золоторогий», был профессиональный «халявщик». Из тех, кто в автобус с компанией зайдет и будет долго делать вид, что копейка за подкладку закатилась. Будет сопеть-пыхтеть-потом обливаться до тех пор, пока за него не заплатят те, кому на это смотреть тошно. Так вот, он и дома «крысятничал», а жене говорил, что всю ораву в мастерской кормит-поит. Вот такой « широкой души» парень. И здесь хотел «прокатиться», а не вышло...
Однажды в бане, выпивая и закусывая, Олежек захмелел и начал плести:
« Вот вы все пропиваете, и ничего у вас нет. А у меня: и машина, и дача!»
Мишка, без плавного перехода:
« Это не твоя машина, это не твоя дача... Это наша машина, это наша дача... Вот ты ходишь с нами в баню уже лет десять? Ты хоть раз билет купил? Ты за водку хоть рубль когда-нибудь дал? Так что все это наше-е-е...»
А, уж какие речи над гробом Олежек заводил... Прямо неудобно было, что все мы такие бесчувственные. Такие кружева плел:
« Спи спокойно, друг! Теперь твоя семья – моя! За сына не тревожься. Выращу хорошим человеком...»
Чуть ли не «...и жить вы будете лучше, чем при Юрке»...
А мы стояли и молчали, зная, что завтра он и не вспомнит о них.
После кладбища заехали к Юрику на квартиру на десять минут, а оттуда поймали автобус и поехали поминать в мастерскую. Очень уж нас было много. Вот тут-то я впервые увидел Алика. Он тихо сидел в углу. Мало говорил. Но как-то мы с ним пообщались... И переросло это общение в настоящую дружбу.
4
Алик - «сионист», так его называли. Ну, во-первых, он носил шестиконечную звезду поверх пальто и никого не стеснялся, а во-вторых, он и вправду был еврей. Наверное, единственный из моих тамошних знакомых. У «сиониста» была занятная судьба. Он одним из первых организовал торговые ряды на ВДНХа. За что и получил свой первый срок... Потом, вернувшись, стал коллекционировать антиквариат, включая картины. Получил второй срок... Уже потяжелее...
Вышел... И сразу угодил на похороны друга, Юрика... Алик очень неплохо разбирался в живописи. И не только старой. У него была небольшая, но очень качественная подборка картин русского авангарда. Кстати, это там, увидав маленький этюд Роберта Фалька, я перестал писать реалистические работы...
Веселый был парень Алик. Одно время он привозил мне коньяк. В трехлитровых банках, с этикеткой «Сок яблочный». Откуда он их брал, я так толком и не понял, но качество этого «яблочного сока» было такое, что, когда банку открывали, на запах сбегались люди с противоположной стороны улицы. А густой был - ну если не мед, то масло подсолнечное!
Прихожу я рано в мастерскую, дверь открываю, а у меня на полу разбитое зеркало. Как оно разбилось, непонятно. Пока я голову ломал, раздался телефонный звонок .
«Да»
«Сашенька! Как сам?»
Вышел... И сразу угодил на похороны друга, Юрика... Алик очень неплохо разбирался в живописи. И не только старой. У него была небольшая, но очень качественная подборка картин русского авангарда. Кстати, это там, увидав маленький этюд Роберта Фалька, я перестал писать реалистические работы...
Веселый был парень Алик. Одно время он привозил мне коньяк. В трехлитровых банках, с этикеткой «Сок яблочный». Откуда он их брал, я так толком и не понял, но качество этого «яблочного сока» было такое, что, когда банку открывали, на запах сбегались люди с противоположной стороны улицы. А густой был - ну если не мед, то масло подсолнечное!
Прихожу я рано в мастерскую, дверь открываю, а у меня на полу разбитое зеркало. Как оно разбилось, непонятно. Пока я голову ломал, раздался телефонный звонок .
«Да»
«Сашенька! Как сам?»
«Алик, тут такая история. Зеркало вдребезги разбилось! Не могу понять, как?»
«Да ты что! Это очень плохо! О-о-чень! Я знаю один способ эту «дурнину» нейтрализовать. Ты ничего не трогай, никуда не выходи. Я сейчас подъеду...»
Приезжает. Заходит в комнату. Достает из сумки банку « Сок яблочный».
«Тащи стаканы»
Я приношу. Он наливает... Выпиваем... Опять наливает... Выпиваем, курим... Часа через полтора, когда мы уже были прилично выпимши, я говорю:
«Ал-л-л-ик, а с зеркалом-м, чего делать-то?»
«Каким зеркалом?»
«Ну-у...»
И рукой на пол показываю.
«А чего с ним делать? Подмети...»
«Так ты же говорил – не трогать...»
«Да-а это я, чтобы ты никуда не ушел.»
Веселый был Алик. А умер трагически. Его какие-то «братки» кинули. Кинули три раза подряд. Обокрали его квартиру, а там были вещи не только его. И вещи дорогие. Надо возвращать. Он занял деньги в долг. Ему дали и обокрали вдогонку... Причем, дверь им открыл папа Алика, то есть были эти ребята ему знакомы. Приковали папу к батарее и пытали, пока тот не сказал, где эти деньги, которые сын занимал. Когда «сионист» пришел домой, папа уже умер, пристегнутый к трубе. Деньги забрали. А через несколько дней те, у кого он эти гребаные деньги занимал, потребовали возврат. Вот он, бедолага, крутился... Все, кто только мог, пытались помочь. Но... Сумма была неподъемная... Через месяц он мне позвонил:
«Сашенька, все, я весь долг отдал. Теперь я свободный... Можно и помирать...»
И на следующий день умер.
Но, самое интересное, что Юркиной семье Алик до последнего момента каждый месяц приносил четыреста рублей. А по тем временам это были приличные деньги. Три зарплаты инженера. Узнал я об этом на похоронах. И сказала мне это Юркина вдова.
«Саня, а какие деньги Юра Алику давал?»
«Какие деньги?»
«Ну, Алик, каждый месяц приносил мне четыреста рублей, и говорил, что это Юрины деньги, а он их возвращает...»
«Да ты что! Это очень плохо! О-о-чень! Я знаю один способ эту «дурнину» нейтрализовать. Ты ничего не трогай, никуда не выходи. Я сейчас подъеду...»
Приезжает. Заходит в комнату. Достает из сумки банку « Сок яблочный».
«Тащи стаканы»
Я приношу. Он наливает... Выпиваем... Опять наливает... Выпиваем, курим... Часа через полтора, когда мы уже были прилично выпимши, я говорю:
«Ал-л-л-ик, а с зеркалом-м, чего делать-то?»
«Каким зеркалом?»
«Ну-у...»
И рукой на пол показываю.
«А чего с ним делать? Подмети...»
«Так ты же говорил – не трогать...»
«Да-а это я, чтобы ты никуда не ушел.»
Веселый был Алик. А умер трагически. Его какие-то «братки» кинули. Кинули три раза подряд. Обокрали его квартиру, а там были вещи не только его. И вещи дорогие. Надо возвращать. Он занял деньги в долг. Ему дали и обокрали вдогонку... Причем, дверь им открыл папа Алика, то есть были эти ребята ему знакомы. Приковали папу к батарее и пытали, пока тот не сказал, где эти деньги, которые сын занимал. Когда «сионист» пришел домой, папа уже умер, пристегнутый к трубе. Деньги забрали. А через несколько дней те, у кого он эти гребаные деньги занимал, потребовали возврат. Вот он, бедолага, крутился... Все, кто только мог, пытались помочь. Но... Сумма была неподъемная... Через месяц он мне позвонил:
«Сашенька, все, я весь долг отдал. Теперь я свободный... Можно и помирать...»
И на следующий день умер.
Но, самое интересное, что Юркиной семье Алик до последнего момента каждый месяц приносил четыреста рублей. А по тем временам это были приличные деньги. Три зарплаты инженера. Узнал я об этом на похоронах. И сказала мне это Юркина вдова.
«Саня, а какие деньги Юра Алику давал?»
«Какие деньги?»
«Ну, Алик, каждый месяц приносил мне четыреста рублей, и говорил, что это Юрины деньги, а он их возвращает...»
5
...Мишка любил жизнь. А жизнь - его. Причем, особенно те ее стороны, которые принято называть «негатив». Пьянки-гулянки-хулиганки... Но все это он не только любил, а и умел.
Выпивали часто, но всегда была хорошая закуска. То приволочет в мастерскую купаты, то селедочку с лучком... После того, как мне на день рождения подарили электрическую шашлычницу, приносил шашлык. Благо, метрах в ста от нас была знаменитая кулинария в Большом Рогожском переулке. Когда Мишка заходил в кулинарию, все продавщицы за прилавками замирали, как сурикаты. Глядели на него, не моргая. Очередь начинала тревожиться, но дамы были загипнотизированы... Флюиды гуляки и бабника, как дорогой парфюм, отрывал им головы! Мишаня подходил - ему отрезали и завешивали... . Внешность гангстера, приплюснутый нос, сбитые брови, тяжелый подбородок и смеющиеся глаза. Очередь молчала и завидовала.
Каждый раз он приходил с дамой, причем, всегда с другой. Так что, когда он ее представлял коллективу, никто и не пытался запомнить имя. Их были сотни... Ему была безразлична внешность. Высокая-маленькая, худая-толстая, стройная-горбатая... «Всяку тварь – на х.. пяль. Б-г увидит – хорошую пошлет» Это про него.
Приходит Мишаня с очередной дамой. Такая чопорная фифа. Всем она недовольна. А что тут так тесно, грязно, темно... А почему такие стаканы... А мне все, что вы делаете, не нравится... Такое впечатление, что ее сюда насильно заволокли. И вот весь вечер нудит. Я Мишане говорю:
«Слушай, пусть она уже идет лесом...»
«Да, ладно тебе, давай лучше выпьем!»
Начали выпивать и закусывать, вроде как - помогло, дама отошла на задний план. Но не тут-то было!.. Вдруг ей захотелось мою нравственность блюсти.
«Александр, вы не так держите вилку. А мясо так не едят. Сначала отрежьте маленький кусочек... Вилку возьмите в левую руку. А я говорю – в левую...»
«Мадам, будьте скромнее, вы все-таки у меня в гостях. Я ем так, как меня в подъезде научили»
«Нет! При мне этого не будет! Мне на это глядеть невыносимо! И , вообще, вы больше выпивать не будете!»
«Это чего? «Даю установку»?.. Кашпировский?»
Выпивали часто, но всегда была хорошая закуска. То приволочет в мастерскую купаты, то селедочку с лучком... После того, как мне на день рождения подарили электрическую шашлычницу, приносил шашлык. Благо, метрах в ста от нас была знаменитая кулинария в Большом Рогожском переулке. Когда Мишка заходил в кулинарию, все продавщицы за прилавками замирали, как сурикаты. Глядели на него, не моргая. Очередь начинала тревожиться, но дамы были загипнотизированы... Флюиды гуляки и бабника, как дорогой парфюм, отрывал им головы! Мишаня подходил - ему отрезали и завешивали... . Внешность гангстера, приплюснутый нос, сбитые брови, тяжелый подбородок и смеющиеся глаза. Очередь молчала и завидовала.
Каждый раз он приходил с дамой, причем, всегда с другой. Так что, когда он ее представлял коллективу, никто и не пытался запомнить имя. Их были сотни... Ему была безразлична внешность. Высокая-маленькая, худая-толстая, стройная-горбатая... «Всяку тварь – на х.. пяль. Б-г увидит – хорошую пошлет» Это про него.
Приходит Мишаня с очередной дамой. Такая чопорная фифа. Всем она недовольна. А что тут так тесно, грязно, темно... А почему такие стаканы... А мне все, что вы делаете, не нравится... Такое впечатление, что ее сюда насильно заволокли. И вот весь вечер нудит. Я Мишане говорю:
«Слушай, пусть она уже идет лесом...»
«Да, ладно тебе, давай лучше выпьем!»
Начали выпивать и закусывать, вроде как - помогло, дама отошла на задний план. Но не тут-то было!.. Вдруг ей захотелось мою нравственность блюсти.
«Александр, вы не так держите вилку. А мясо так не едят. Сначала отрежьте маленький кусочек... Вилку возьмите в левую руку. А я говорю – в левую...»
«Мадам, будьте скромнее, вы все-таки у меня в гостях. Я ем так, как меня в подъезде научили»
«Нет! При мне этого не будет! Мне на это глядеть невыносимо! И , вообще, вы больше выпивать не будете!»
«Это чего? «Даю установку»?.. Кашпировский?»
А она вошла во вкус... Распалилась... Сейчас пар заклубится...
Закончилось все это печально. Серьезность ее намерений я недооценил. Она неожиданно возникла у меня из-за спины и ударила под локоть, когда я взял стопку. Я и сам не понял, как в моей руке оказался большой алюминиевый чайник с заваркой и с криком «Остынь!» содержимое было вылито барышне на голову.. Надо сказать, заваривали мы специфически: не выкидывая предыдущий чай, засыпали новый.
Но, самое интересное – реакция Михаила. Он рухнул от смеха на диван. Потом очухался, выдал даме денежки на такси и сказал на прощание:
«Ты легко отделалась. Больше так никогда не делай и мне не звони...»
Закончилось все это печально. Серьезность ее намерений я недооценил. Она неожиданно возникла у меня из-за спины и ударила под локоть, когда я взял стопку. Я и сам не понял, как в моей руке оказался большой алюминиевый чайник с заваркой и с криком «Остынь!» содержимое было вылито барышне на голову.. Надо сказать, заваривали мы специфически: не выкидывая предыдущий чай, засыпали новый.
Но, самое интересное – реакция Михаила. Он рухнул от смеха на диван. Потом очухался, выдал даме денежки на такси и сказал на прощание:
«Ты легко отделалась. Больше так никогда не делай и мне не звони...»
6
В начале восьмидесятых среди художественных комбинатов был объявлен конкурс на оформление Москвы. Тема была свободная, но политическая подоплека подразумевалась сама собой. И я решил попробовать... Оформление Таганской площади... Владимир Высоцкий...
Сама затея заключалась в том, что над площадью были растянуты два шатра из треугольных парусов, черных и белых, на которые проектировались слайды, фрагменты фильмов, концертов. Звучали стихи и песни. Причем расположение этих самых треугольников было таковым, что они же служили звуковым барьером. Там было много всего напридумано... Но сейчас не об этом. Для представления идеи художественному совету нужно было делать макеты и убедительные проекции, перспективы в картинках. Я сделал с десяток эскизов небольшого размера, которые собирались в блок. И на одном из них было изображение Высоцкого, в «графике».
Мишка пришел под вечер с очередной подружкой. Я уже уходил и оставил ему ключ.
Прихожу утром, достаю ключик из укромного местечка, захожу в помещение и вижу: тот самый планшет, где был портрет Владимира Семеновича, испарился... Я - туда-сюда, может сам куда-нибудь его убрал? Чего делать? Надо по-новой рисовать. Приходит Толя Астахов, видит, я чего-то ищу.
«Чего потерял?»
« Да планшет от проекта куда-то засунул...»
«Тот, где Высоцкий?»
Я сразу заподозрил неладное...
«Да-а...»
«Так его Мишка даме своей подарил...»
«Убью!»
Так как мне нужно было подъехать к заказчику, смерть Мишкина откладывалась до возвращения.
Открываю дверь в мастерскую, слышу голоса, и Мишкин среди них. Ну, убивать-не убивать, но на «по роже получить» он уже заработал. Захожу вовнутрь и вижу «картину маслом». Сидит вся компания за застеленным скатертью столом. На столе изобилие: картошечка, зеленый лучок, огурчики-грибочки, водочка... Да не простая, а «Столичная»! СПИ! Сов-плод-импорт!!!
«Ну чего, Мишаня? Смерть твоя пришла! Готовься...»
А народ - все трезвые:
«Саня, хорош время тянуть... Мы тебя только и ждем. Чуть слюнями не захлебнулись. Мишка никого к еде не подпускает. Потом убивать будешь. Давай выпьем...»
А как потом убивать-то, когда уже выпил с человеком?
Сама затея заключалась в том, что над площадью были растянуты два шатра из треугольных парусов, черных и белых, на которые проектировались слайды, фрагменты фильмов, концертов. Звучали стихи и песни. Причем расположение этих самых треугольников было таковым, что они же служили звуковым барьером. Там было много всего напридумано... Но сейчас не об этом. Для представления идеи художественному совету нужно было делать макеты и убедительные проекции, перспективы в картинках. Я сделал с десяток эскизов небольшого размера, которые собирались в блок. И на одном из них было изображение Высоцкого, в «графике».
Мишка пришел под вечер с очередной подружкой. Я уже уходил и оставил ему ключ.
Прихожу утром, достаю ключик из укромного местечка, захожу в помещение и вижу: тот самый планшет, где был портрет Владимира Семеновича, испарился... Я - туда-сюда, может сам куда-нибудь его убрал? Чего делать? Надо по-новой рисовать. Приходит Толя Астахов, видит, я чего-то ищу.
«Чего потерял?»
« Да планшет от проекта куда-то засунул...»
«Тот, где Высоцкий?»
Я сразу заподозрил неладное...
«Да-а...»
«Так его Мишка даме своей подарил...»
«Убью!»
Так как мне нужно было подъехать к заказчику, смерть Мишкина откладывалась до возвращения.
Открываю дверь в мастерскую, слышу голоса, и Мишкин среди них. Ну, убивать-не убивать, но на «по роже получить» он уже заработал. Захожу вовнутрь и вижу «картину маслом». Сидит вся компания за застеленным скатертью столом. На столе изобилие: картошечка, зеленый лучок, огурчики-грибочки, водочка... Да не простая, а «Столичная»! СПИ! Сов-плод-импорт!!!
«Ну чего, Мишаня? Смерть твоя пришла! Готовься...»
А народ - все трезвые:
«Саня, хорош время тянуть... Мы тебя только и ждем. Чуть слюнями не захлебнулись. Мишка никого к еде не подпускает. Потом убивать будешь. Давай выпьем...»
А как потом убивать-то, когда уже выпил с человеком?
7
Наша работа протекала так. Заказчик давал тематическое задание. Мы делали проекты оформления, эскизы, пояснительные тексты. Сдавали все это на художественном совете. А потом получали материал : краски, кисти, планшеты, холсты... Все это привозили в мастерскую, и за несколько дней и ночей делалась работа или часть ее. А сдавали тому же худсовету , но уже в мастерской .
После приемки - обязательный банкет. Какая-то часть приемной комиссии после двух-трех рюмок ехала к другим художникам, а часть- оставалась... И начиналось...
Как правило, вся наша команда, не имеющая отношения к искусству, но имеющая прямое отношение к застолью, тоже подтягивалась. Уже все друг друга знали, и особенно никто не стеснялся.
После приемки - обязательный банкет. Какая-то часть приемной комиссии после двух-трех рюмок ехала к другим художникам, а часть- оставалась... И начиналось...
Как правило, вся наша команда, не имеющая отношения к искусству, но имеющая прямое отношение к застолью, тоже подтягивалась. Уже все друг друга знали, и особенно никто не стеснялся.
Была у нас мастер – Ольга Дмитриевна. Человек суровый. Очень внешне на Леонида Брежнева была похожа. Она после приема работ должна была наряды выписывать, чтобы заказчику отвезти «приговор», во сколько ему вся эта «музыка» выльется? Так вот, эта самая суровая дама была сурова до первой рюмки... А потом – своя в доску! Сидела с нами до упора... Но в меру носимого статуса, нет-нет, да и взглянет сурово мутненькими глазками из под густых бровей...
Был у нас в бригаде Боря Быковский, по кличке «Сивый», по причине седины. Замечательный художник! И приколист неслабый. Вот, когда уже все прилично поднабрались, Боря где-то нашел кусок марли. А у нас, даже не помню откуда и зачем, на гвозде висела резиновая черная шина от детской коляски. Так он эту марлю на голову себе накинул, а сверху эту самую шину . Взял черную краску и пальцем нарисовал себе черные брови и усики. Подходит он к Ольге Дмитриевне и таким высоким голоском:
Был у нас в бригаде Боря Быковский, по кличке «Сивый», по причине седины. Замечательный художник! И приколист неслабый. Вот, когда уже все прилично поднабрались, Боря где-то нашел кусок марли. А у нас, даже не помню откуда и зачем, на гвозде висела резиновая черная шина от детской коляски. Так он эту марлю на голову себе накинул, а сверху эту самую шину . Взял черную краску и пальцем нарисовал себе черные брови и усики. Подходит он к Ольге Дмитриевне и таким высоким голоском:
«Э-э, кирасависа-а, гдэ тут можно, э-э, туалет?..»
Она на него смотрит и тихо так мне:
«Почему посторонние в помещении?»
«Ну какие же это посторонние? Это наш бухарский друг! Потенциальный заказчик! Борех Буков ибн Ский! Он только что приехал.»
«Как приехал?»
«На верблюде. Во дворе стоит. Хотите покажу?»
Она на него смотрит и тихо так мне:
«Почему посторонние в помещении?»
«Ну какие же это посторонние? Это наш бухарский друг! Потенциальный заказчик! Борех Буков ибн Ский! Он только что приехал.»
«Как приехал?»
«На верблюде. Во дворе стоит. Хотите покажу?»
8
А седым Боря был, потому что войну водолазом заканчивал. И поседел уже тогда.
Была у него мастерская на Патриарших. Хорошая,большая, с ванной и кухней. И еще какими-то помещениями. И решили мы к нему в гости нагрянуть. Я, Толя Астахов с девушкой, Мишка с девушкой... Купили все, как полагается, приезжаем, а его нет. Но я знал, как его дверь без ключа открыть можно.
Мишка на кухне купаты жарит, дамы с Толей картины рассматривают, а я – Борькины водолазные причиндалы. Медный водолазный шлем, свинцовые ботинки... И морскую форму. Смотрел я , смотрел, а потом взял ее и надел. Точно, впору оказалась... Даже странно. Теперь-то Боря стал большой и круглый...
Купаты поджарились, сели за стол. Я - в матроской белой рубахе с синим воротником, на макушке бескозырка. Опрокинули по первой. Кто-то по ступенькам спускается... Ну, наконец-то, хозяин пришел... Ан, нет. Появляется в проеме мужичок. Спецовочка линялая, кепочка, красный нос, подозрительные глазки. Говорит сиплым голосом:
« А где Борис?»
« Нет его...»
Молчит, смотрит пристально, соображает... Повысив голос:
« А вы как здесь? Здесь быть нельзя!..»
Я подхожу к нему:
« Послушай, браток. Присаживайся к нам, я тебе сейчас все поясню и обосную...»
И наливаю ему стакан. Выпиваем... Я наливаю второй. Поднимаю, и говорю:
« А знаешь ли ты, браток, кем Борис Трофимович во время войны был?»
« Кажись, водолаз?»
« Во-о-долаз! За водолазов!»
Выпиваем.
« А слышал ли ты, браток, историю, как Борис Трофимович с подводной лодки юнгу однажды спас?»
« Не слыхал...»
« Не любит он это рассказывать... За Борю!»
Выпиваем...
«Так вот, дружище, тот юнга, это - я! И приехал я к своему боевому другу! За нас!»
Мужик с меня глаз не сводит, народ рот закуской затыкает, чтобы не гоготать.
Через некоторое время появляется Борис. Мужик к нему бросается с воплем:
« Боря, Боря! Посмотри, кто к нам приехал!Узнаешь?»
И рукой в меня тычет.
« Саня...»
« Саня! Это Саня, которого ты спас!»
«Кого? Когда?»
« На войне! В лодке подводной!»
« Какой лодке? Какой войне? Ты посмотри, ему лет сколько?»
Я закричал:
« Я юнга! Я молодой !..»
Мужичек на меня смотрит, и видно что-то начинает соображать...
«Так, так он...»
« Чего, так –так? Он еще тогда не родился. Степаныч, хорош бухать!»
Степаныч - на меня с кулаками. Народ от смеха под стол скатился. Я ему:
« Да ладно тебе, ну пошутили, посмеялись, выпили... Чего тебе? Все нормально!»
« Сволочь!»
А был этот Степаныч водопроводчик из этого дома и Боря ему угол выделил трубы гнуть.
Была у него мастерская на Патриарших. Хорошая,большая, с ванной и кухней. И еще какими-то помещениями. И решили мы к нему в гости нагрянуть. Я, Толя Астахов с девушкой, Мишка с девушкой... Купили все, как полагается, приезжаем, а его нет. Но я знал, как его дверь без ключа открыть можно.
Мишка на кухне купаты жарит, дамы с Толей картины рассматривают, а я – Борькины водолазные причиндалы. Медный водолазный шлем, свинцовые ботинки... И морскую форму. Смотрел я , смотрел, а потом взял ее и надел. Точно, впору оказалась... Даже странно. Теперь-то Боря стал большой и круглый...
Купаты поджарились, сели за стол. Я - в матроской белой рубахе с синим воротником, на макушке бескозырка. Опрокинули по первой. Кто-то по ступенькам спускается... Ну, наконец-то, хозяин пришел... Ан, нет. Появляется в проеме мужичок. Спецовочка линялая, кепочка, красный нос, подозрительные глазки. Говорит сиплым голосом:
« А где Борис?»
« Нет его...»
Молчит, смотрит пристально, соображает... Повысив голос:
« А вы как здесь? Здесь быть нельзя!..»
Я подхожу к нему:
« Послушай, браток. Присаживайся к нам, я тебе сейчас все поясню и обосную...»
И наливаю ему стакан. Выпиваем... Я наливаю второй. Поднимаю, и говорю:
« А знаешь ли ты, браток, кем Борис Трофимович во время войны был?»
« Кажись, водолаз?»
« Во-о-долаз! За водолазов!»
Выпиваем.
« А слышал ли ты, браток, историю, как Борис Трофимович с подводной лодки юнгу однажды спас?»
« Не слыхал...»
« Не любит он это рассказывать... За Борю!»
Выпиваем...
«Так вот, дружище, тот юнга, это - я! И приехал я к своему боевому другу! За нас!»
Мужик с меня глаз не сводит, народ рот закуской затыкает, чтобы не гоготать.
Через некоторое время появляется Борис. Мужик к нему бросается с воплем:
« Боря, Боря! Посмотри, кто к нам приехал!Узнаешь?»
И рукой в меня тычет.
« Саня...»
« Саня! Это Саня, которого ты спас!»
«Кого? Когда?»
« На войне! В лодке подводной!»
« Какой лодке? Какой войне? Ты посмотри, ему лет сколько?»
Я закричал:
« Я юнга! Я молодой !..»
Мужичек на меня смотрит, и видно что-то начинает соображать...
«Так, так он...»
« Чего, так –так? Он еще тогда не родился. Степаныч, хорош бухать!»
Степаныч - на меня с кулаками. Народ от смеха под стол скатился. Я ему:
« Да ладно тебе, ну пошутили, посмеялись, выпили... Чего тебе? Все нормально!»
« Сволочь!»
А был этот Степаныч водопроводчик из этого дома и Боря ему угол выделил трубы гнуть.
9
Был у нас еще один Боря. Боря Арифулин. Мишкин товарищ по «Спартаку». Боксер, чемпионом Европы в легком весе был по молодости. Классный был парень, этот Боря. Голову, конечно, ему немного отбили, но человек был замечательный.
Собралась компания. Человек десять... Уже Мишаня пожарил шашлык... Уже Толя до срока напился и рухнул. Процесс шел полным ходом. Мы сидели за столом, выпивали и закусывали, и только одно место, у двери, было свободно. Ждали Борю. Он задержался на тренировке. Готовил « олимпийский резерв».
Раздался стук в дверь, наконец-то Борис пришел. Бросил у меня в мастерской сумку и прошел на кухню... Только положил себе в тарелку салат, шашлык, огурчики... Только налил стопку, в дверях появляется Толя.
« А-а. Вашу мать! А-а... Без меня пьете...»
Вдруг - видит Бориса.
« Боря! Здоро-о-во-о...»
Тянется рукой, падает и опрокидывает всю тарелку с разносолами Борису на штаны.
« Толя! Ты охренел? Чего творишь? Сейчас в лоб получишь...»
Толя смотрит на него мутным глазом, потом машет рукой, выпивает Борину рюмку и уходит к себе в комнату. Боря бежит в туалет, замывает штаны, потом идет ко мне и переодевается в тренировочные штаны. Возвращается, садится, накладывает салат, шашлык, огурчики... Наливает стопку. И... Появляется Толя.
« Бухаете без меня? Боря, здо-о-о-рово!»
Тянется, спотыкается, и Боря опять весь в салате...
« Блядь! Толя ! Убью!»
Толик чего-то мычит, выпивает Борину рюмку и уходит к себе в комнату. Я говорю:
« Боря, одевай сразу свои трусы с лампасами, а на руки перчатки. И, как только, Анатолик появится в дверях, вместо «здрасте», посылай его в нокаут...»
Однажды, на мой день рождения, Боря подарил мне боксерские перчатки. Я их сразу натянул и говорю:
« Класс! Я как-раз на зиму себе перчатки собирался покупать, а тут такие толстые, красивые, кожаные...»
«Саня, да ты что? Это же для бокса! В них нельзя зимой... Это они сверху толстые, а ладошки то тоненькие ...»
« Да это ерунда. Я войлочные стельки сюда засуну, и сожму кулаком...»
«Саня?..»
Такой был Боря... Мишка рассказывал, когда они тренировались, Борьку, с его легким весом, ставили против «полутяжей» ,они ему башку и отбили. Но я его любил. Он был в чем-то как ребенок. Все время твердил:
« Ребята! Нужно почаще встречаться, а то каждый раз может быть для кого-то последним...»
Это было лет десять назад. Позвонил Боря.
« Саня, ты где? Надо бы встретиться. А то, иди-знай...»
« Я не в мастерской, давай на следующей неделе»
Но на следующей неделе не получилось... Нашли его на даче... Мертвым...Пролежал Боря там дней семь.
Собралась компания. Человек десять... Уже Мишаня пожарил шашлык... Уже Толя до срока напился и рухнул. Процесс шел полным ходом. Мы сидели за столом, выпивали и закусывали, и только одно место, у двери, было свободно. Ждали Борю. Он задержался на тренировке. Готовил « олимпийский резерв».
Раздался стук в дверь, наконец-то Борис пришел. Бросил у меня в мастерской сумку и прошел на кухню... Только положил себе в тарелку салат, шашлык, огурчики... Только налил стопку, в дверях появляется Толя.
« А-а. Вашу мать! А-а... Без меня пьете...»
Вдруг - видит Бориса.
« Боря! Здоро-о-во-о...»
Тянется рукой, падает и опрокидывает всю тарелку с разносолами Борису на штаны.
« Толя! Ты охренел? Чего творишь? Сейчас в лоб получишь...»
Толя смотрит на него мутным глазом, потом машет рукой, выпивает Борину рюмку и уходит к себе в комнату. Боря бежит в туалет, замывает штаны, потом идет ко мне и переодевается в тренировочные штаны. Возвращается, садится, накладывает салат, шашлык, огурчики... Наливает стопку. И... Появляется Толя.
« Бухаете без меня? Боря, здо-о-о-рово!»
Тянется, спотыкается, и Боря опять весь в салате...
« Блядь! Толя ! Убью!»
Толик чего-то мычит, выпивает Борину рюмку и уходит к себе в комнату. Я говорю:
« Боря, одевай сразу свои трусы с лампасами, а на руки перчатки. И, как только, Анатолик появится в дверях, вместо «здрасте», посылай его в нокаут...»
Однажды, на мой день рождения, Боря подарил мне боксерские перчатки. Я их сразу натянул и говорю:
« Класс! Я как-раз на зиму себе перчатки собирался покупать, а тут такие толстые, красивые, кожаные...»
«Саня, да ты что? Это же для бокса! В них нельзя зимой... Это они сверху толстые, а ладошки то тоненькие ...»
« Да это ерунда. Я войлочные стельки сюда засуну, и сожму кулаком...»
«Саня?..»
Такой был Боря... Мишка рассказывал, когда они тренировались, Борьку, с его легким весом, ставили против «полутяжей» ,они ему башку и отбили. Но я его любил. Он был в чем-то как ребенок. Все время твердил:
« Ребята! Нужно почаще встречаться, а то каждый раз может быть для кого-то последним...»
Это было лет десять назад. Позвонил Боря.
« Саня, ты где? Надо бы встретиться. А то, иди-знай...»
« Я не в мастерской, давай на следующей неделе»
Но на следующей неделе не получилось... Нашли его на даче... Мертвым...Пролежал Боря там дней семь.
10
« О сколько их упало в эту бездну...»
11
Остались мы с Мишкой одни. Не то, чтобы одни... Из первого состава – одни. А-а, нет... Есть еще один. Мы ему рукой машем, когда на кораблике мимо проплываем. Колька Любомудров.
Каждый день рождения Мишани мы встречаемся на пристани у Киевского вокзала и делаем ритуальный круг по Москве-реке. Страшно сказать, ему уже семьдесят шесть, а мне шестьдесят один!..
Танюша, я, Мишаня и Леля заходим на кораблик. Леля стремительно занимает столик. Мишка покупает для отвода глаз в буфете какой-нибудь лабуды. Леля лезет в сумку и косится на буфетчицу.
«Она на нас смотрит...»
«Лельчик! Это тебя тревожит до первой рюмки...»
Чтобы сказать, что Леля – пугливая дама, так и нет. Ее, после первой, как она сама говорит, надо к батареи приковывать и телефон отбирать...
...И пропускаем по-первой. Кораблик поплыл... Тогда разворачивается скатерть-самобранка, на столике возникают: нарезки, мясо, огурчики, орешки, коньяк, водка... Мишка, конечно, уже не тот, но и такого для пассажиров корабля хватает.
За соседним столиком сидит компания мужиков, на нас недобро посматривают. Мишка:
«Ребята, мы вам не мешаем? Если мешаем, вам придется пересесть!»
Кораблик проплывает Воробьевы горы. Мы уже нормальные. Около этого пригорка Мишаня всегда рассказывает, как еще мальчишкой они с друзьями купались здесь без трусов.
Я давно приметил, есть какая-то закономерность в том, что после определенного количества спиртного, у некоторых особей происходит ступор, и именно в этом состоянии они начинают рассказывать одну и ту же историю.
Каждый день рождения Мишани мы встречаемся на пристани у Киевского вокзала и делаем ритуальный круг по Москве-реке. Страшно сказать, ему уже семьдесят шесть, а мне шестьдесят один!..
Танюша, я, Мишаня и Леля заходим на кораблик. Леля стремительно занимает столик. Мишка покупает для отвода глаз в буфете какой-нибудь лабуды. Леля лезет в сумку и косится на буфетчицу.
«Она на нас смотрит...»
«Лельчик! Это тебя тревожит до первой рюмки...»
Чтобы сказать, что Леля – пугливая дама, так и нет. Ее, после первой, как она сама говорит, надо к батареи приковывать и телефон отбирать...
...И пропускаем по-первой. Кораблик поплыл... Тогда разворачивается скатерть-самобранка, на столике возникают: нарезки, мясо, огурчики, орешки, коньяк, водка... Мишка, конечно, уже не тот, но и такого для пассажиров корабля хватает.
За соседним столиком сидит компания мужиков, на нас недобро посматривают. Мишка:
«Ребята, мы вам не мешаем? Если мешаем, вам придется пересесть!»
Кораблик проплывает Воробьевы горы. Мы уже нормальные. Около этого пригорка Мишаня всегда рассказывает, как еще мальчишкой они с друзьями купались здесь без трусов.
Я давно приметил, есть какая-то закономерность в том, что после определенного количества спиртного, у некоторых особей происходит ступор, и именно в этом состоянии они начинают рассказывать одну и ту же историю.
Толя Астахов при определенном градусе начинал мне объяснять назначение копытного рашпиля. Он шел к себе в комнату, приносил этот огромный напильник, давал мне его подержать, при этом все время объяснял, как и зачем. Это было всегда...
Сидим как-то с Толиком, выпиваем... Вижу, время пришло.
«Анатоль, а где копытный рашпиль?»
Он смотрит на меня помутневшим, но еще не лишенным смысла, взором, чешет бородку и уходит к себе. Возвращается, в руках инструмент! И начинает рассказывать... Я ему и говорю:
«Все! Хорош, я усвоил его назначение... Тебе-то он зачем? Когда до чертиков напиваешься, им копыта подтачивать?»
Сидим как-то с Толиком, выпиваем... Вижу, время пришло.
«Анатоль, а где копытный рашпиль?»
Он смотрит на меня помутневшим, но еще не лишенным смысла, взором, чешет бородку и уходит к себе. Возвращается, в руках инструмент! И начинает рассказывать... Я ему и говорю:
«Все! Хорош, я усвоил его назначение... Тебе-то он зачем? Когда до чертиков напиваешься, им копыта подтачивать?»
...За бортом проплывает Парк культуры «имени отдыха», мы вспоминаем, что здесь работал Саня Поляков главным художником. Как по молодости Мишка с Юриком, , Борькой Арифулиным ходили к нему чешское пиво пить и на бильярде «шары гонять». Как, еще до меня, наведывались к Алику « сионисту» в бар «Гавана», в конце Ленинского, Как Юрка Орлов приволок в мастерскую живого барана, и мы не знали, что с ним делать. Как «Француз» в красных, кожаных галифе и папахе носился по платформе Рижского вокзала, наводя ужас на отъезжающих... И еще много-много всего...
С другой стороны Крымского моста,за парком, где вернисаж, и продают картины, нас ждет Колька Любомудров. Он там торгует искусством оптом и в розницу. Мы звоним ему на сотовый, Колька выходит на набережную и машет нам рукой. А мы - ему... Кораблик делает круг за Кремлем. Плывем назад. Когда уже должны пристать, Мишка настаивает на еще одном прогоне. Иногда плывем по второму кругу, иногда едем в мастерскую, иногда к ним,на Университетскую...
Жизнь продолжается!
Классный парень Мишка!
Жизнь продолжается!
Классный парень Мишка!